Поклевка
Каждому рыболову-удильщику знакомо томительно-волнующее ожидание поклевки. В нем своя прелесть. Чего только не передумаешь, о чем не вспомнишь, глядя на неподвижный поплавок! Если ты стар и дни бегут все быстрее и быстрее, перед тобой встают картины прожитой жизни. В чем-то ты себя упрекнешь, за что-то похвалишь… Именно в такие часы одинокого бдения над удочкой ты можешь не торопясь, объективно оценить все содеянное тобой. Если ты молод, твоя кладовая воспоминаний не очень-то полна. Но у тебя впереди вся жизнь. И когда, как не в такие минуты, подумать, как лучше ее прожить… И все же не об ожидании поклевки хочу повести я речь. Это было нечто вроде запевки. Песня будет впереди, и эта песня — сама поклевка. Все хорошо в рыбалке: и хлопотливые сборы, и выбор места на реке, и разбивка лагеря, и вечерняя уха. Но кульминация — поклевка. Шевельнулся поплавок, пригнулся кончик удилища, качнулся сторожок на зимней удочке — и все забыто! Прочь воспоминания и мечты, сейчас не до этого! Вот она, долгожданная поклевка, вот она, встреча с подводным обитателем!
Иной раз на крючке окажется малюсенький ерш (между прочим, это случается гораздо чаще, чем хотелось бы!), а то клюнет такой гигант, что сокрушит снасть. Ты можешь вытащить знатную добычу или потерять ее в самый последний момент, в конце концов, это не так уж важно. Важен факт — была поклевка. Вспоминая многие рыбалки на разных реках, я вновь переживаю радости и огорчения. Об особенно памятных поклевках мне и хочется рассказать сегодня. Давно это было. На озере близ Хопра. Больше сорока пяти лет прошло, а я как сейчас помню ту поклевку, отчетливо вижу уползающее в воду удилище. Впрочем, по порядку. Я был курсантом авиационного училища. Курсантская жизнь, как и теперь, была расписана буквально по минутам. Два раза в день, если позволяла погода, утром и вечером — полеты, остальное время — теоретические занятия и непродолжительный отдых. Было не до рыбалки. А сколько прекрасных, поистине незабываемых уголков, с точки зрения рыболова-удильщика, открывалось сверху во время очередных полетов!
Среди густой зелени, лишь местами сменявшейся песчаными барханами, извивался Хопер, голубели большие и малые озера. Сколько их там — десятки, если не сотни: мелкие и глубокие, заболоченные, так что к воде подойти невозможно, и с чистыми, сухими берегами. В одних рыба кишмя кишела, другие казались безжизненными. Желание забросить удочку, посидеть на бережке росло с каждым днем. На одно из воскресений я наметил первый выход. С помощью хозяйского сына Степки, притащившего пучок отличного белого конского волоса, смастерил удочку, и мы с Галиной отправились на рыбалку. Километрах в трех от города остановились для первого знакомства на небольшом озерке с сухим берегом и узкой полосой водяных трав. Была ли в озере рыба и какая, я не имел ни малейшего представления. Насадив червя, забросил удочку, положил удилище на траву — и началось ожидание. Жена углубилась в книгу, а я, стыдно сказать, задремал. Правда, у меня было оправдание. Каждый день приходилось вставать в три часа утра, так как полеты начинались с первыми лучами солнца и заканчивались часам к десяти. Постоянно недосыпал. Я очнулся от громкого возгласа жены:
— Клюет!
Легкое удилище из сухого тальника медленно ползло в воду. Но я успел схватить его, и началась борьба, в конце которой мне удалось подвести к траве красавца линя. Он словно нехотя открывал рот и шевелил жабрами. Понадеявшись на мирное настроение рыбы, я потащил ее волоком через траву. И произошло то, что в таких случаях обычно бывает. Линь сделал решительный взмах хвостом, и леска лопнула. В тот день это была единственная поклевка. А нам так хотелось свежей рыбки!.. После напряженных летних полетов я получил отпуск и поехал в дом отдыха, что километрах в тридцати от Киева в живописной местности на берегу Днепра. По распорядку дня оставалось много свободного времени. Бродя по берегам реки, я часто встречал рыболовов. Естественно, и мне захотелось поудить, только снастей с собой не захватил. Выручил меня конюх дома отдыха Антипыч, одолжив одну из своих отлично оснащенных удочек. На следующий день, сразу же после завтрака, я накопал червей (в саду их было видимо-невидимо) и отправился к заранее присмотренной яме. Там почти всегда сидели рыболовы.
Увы! Черви «не сработали». Поклевок не было. Зато у двух усатых дядек, расположившихся неподалеку, бойко клевали мелкие подлещики. Ловили они на зерна вареной кукурузы. После разговора с ними в моем кармане очутился кусок початка с таким количеством зерен, что их хватило бы на добрый взвод удильщиков. Быстро насадил мягкое зерно и сделал заброс. Как и дядьки, я удил без поплавка. Не успел устроиться поудобнее на сухой глинистой кочке, как вершинка гибкого удилища начала медленно клониться к воде. И, к общему, а еще более к своему удивлению, я подвел к берегу крупного леща. У кого-то нашелся подсачек, и рыба была благополучно доставлена на берег. Лещ по сравнению с подлещиками выглядел гигантом. Он и в самом деле был велик: потянул четыре килограмма. За мной на целый месяц закрепилась слава первостатейного рыболова. Вторая поклевка окончилась не так благополучно. Может быть, поэтому я и запомнил ее. С удочкой, привязанной к раме велосипеда, я обследовал днепровские старицы на левом берегу — как раз напротив знаменитой Владимирской горки. Не знаю, сохранились ли теперь эти старицы, но в те времена они были раем для рыболовов. На одной из проток я подъехал к двум мальчикам. Завязался разговор. Юные рыболовы сетовали, что какая-то рыба срывала насадку.
— На что ловите? — осведомился я.
— На ракушку. Пробовали на червей — не берет.
— Покажите-ка, — попросил я.
Ребята держали насадку в игрушечном ведерке. Это были маленькие ракушки. Мякоть их, похожая на студень, еле держалась на крючке.
— Попробуйте, дядя, — предложили мальчишки. Под руководством ребят я кое-как прицепил кусочек
мякоти к крючку, отрегулировал поплавок, как они посоветовали, и сделал заброс. Последовала немедленно резкая, решительная поклевка. Поплавок исчез в воде. Я подсек и вытащил пустой крючок.
— Вот и у нас так, все время опаздываем, — пожаловались ребята.
Я забросил снова, результат тот же. Минут десять-пятнадцать (счастливые, а также занятые люди часов не наблюдают) я бесцельно пытался зацепить неведомую рыбу.
— Ладно, — проговорил я, — в последний раз попытаюсь! — А мысленно решил рвануть удочку, как только шевельнется поплавок. Сказано — сделано. Поплавок дрогнул, я взмахнул рукой, крючок словно зацепился за дно, и леска лопнула. Поплавок (обрыв произошел выше него) мгновенно скрылся под водой, а потом, спустя минуту или две, пока я приходил в себя, вынырнул метрах в десяти от берега. Было что-то таинственное в поведении поплавка. Он то быстро скользил, то останавливался, но уже не делал попыток уйти в глубину.
— Дядя, там рыба, — почему-то шепотом сказал один из мальчиков.
— Знаю, — коротко бросил я. Было досадно. Так глупо упустил, наверное, знатную добычу!
— Дядя, что если попробовать…
Я понял его с полуслова. Быстро разделся и выбрал удобное место для прыжка (берег был обрывистый, высотой не более метра). Ждать пришлось долго. Наконец наступил благоприятный момент, Я ринулся на поплавок. На какое-то мгновение я почувствовал в ладони шероховатую поверхность пробки. Словно живой проскользнул поплавок у меня между пальцами, и все кончилось. Раздосадованный, выбрался я на берег. Затем мы разошлись в разные стороны и долго наблюдали за поверхностью воды. Напрасно. Поплавок больше не появился. Пожелав ребятам обнаружить поплавок и подарив им по паре крючков на прощанье, я распростился с загадочной протокой. Военная служба забросила меня в Крым. Жить пришлось на самом берегу моря. Опытных рыболовов среди новых знакомых не оказалось. Были дилетанты, развлекавшиеся по воскресеньям ловлей бычков, морских ершей да зеленух. Но ловили они неизвестным мне способом. Я тоже почти каждое воскресенье, если не мешал сильный прибой, уходил пораньше к морю. Берег был очень однообразный, высотой метров восемь, и только в двух метрах его разрезали две небольшие речки. Под ним узкой полосой тянулся пляж из мелкого, покрытого водорослями, выброшенными прибоем, плитняка, под которым на самой линии прибоя в изобилии водились мелкие крабики, а среди водорослей водяные блохи.
Глубина всюду была одинаковая. Ни заливов, ни бухточек. Только в одном месте, метрах в пяти от берега, лежал невесть откуда взявшийся огромный валун. С него было очень удобно рыбачить, и он редко пустовал. Пробавляясь ловлей мелочи, мы и не думали, что есть в море рыба и покрупнее. Никакой литературы в нашем распоряжении не было. Не было и знатоков, которые могли бы научить пользоваться, скажем, закидушками. Ловили мы только поплавочными удочками, забрасывая их обычно на пять-семь метров от берега. И все же мне пришлось встретиться с более солидной рыбой, чем стограммовая зеленуха.
Как-то, уже в конце лета, в безветренное воскресное утро я отправился к знакомому камню. Крабиков наловил еще накануне (они копошились в мокром песке в стеклянной банке). На камне никого не было. Разувшись, я перебрался на него и начал готовить удочку. Рассвет наступил быстро. Насадив самого крупного крабика, сделал заброс. В то же мгновение последовал такой рывок, что я чуть не выпустил из рук удилище. Началась борьба. Рыба упорно стремилась в глубину, а я держал ее и мысленно уже представлял себе, какую сенсацию произведу, когда на виду у всех пройду по единственной в местечке улице с огромной рыбиной в руке. В прочности лески я не сомневался (уже давно оснащал удочки только шелковыми лесками). Вскоре рыба начала уступать, и я сквозь прозрачную морскую воду увидел чуть ли не метровую белую рыбину. Что это была за рыба? Я до сих пор не знаю. По-видимому, кто-то из кефалеобразных — лобан или остронос. Увидев меня, она с новой силой рванулась в глубину. В тот же момент леска ослабла и вылетела из воды. Все было цело за исключением крючка: он разогнулся. Надо ли описывать мое огорчение?.. О Доне, о его поёмных озерах и старицах вблизи станицы Нижне-Чирской, в которой мы несколько лет проводили отпуск, можно написать целую книгу. Но пока мне хочется рассказать лишь о двух поклевках, оставивших в душе неизгладимый след.
Обычно я удил на две удочки, оснащенные прочными шелковыми лесками. На одной из удочек была проволочная катушка (она и сейчас лежит у меня в столе как память о тех далеких годах). С этой катушкой я довольно успешно ловил полукилограммовых шересперов с косы, образованной в месте слияния Дона и его притока Чира. Сбросив на песок с катушки метров тридцать лески, я бросал самодельную блесну подальше от берега, на струю. Течение сбивало ее на стык двух струй, где постоянно били шересперы. Кто-то из них хватал блесну и оказывался в корзинке. В тот день, когда произошла поклевка, мы с женой расположились на берегу глубокой таинственной ямы, где медленно, почти незаметно для глаз, кружилась темная вода в шапках пены. Удили донными удочками, жена одной, я двумя. Насадкой служили выползки. Клевали, глубоко заглатывая крючки, небольшие сомы — до килограмма весом, что нас вполне устраивало. Вдруг я увидел, что леска на одной из удочек, той, что без катушки, слабо шевельнулась, словно ее тронула хвостом пробежавшая мимо уклейка (между прочим, есть у них такая повадка). Прошла минута, две. Леска застыла. С намерением переменить насадку я поднял удилище, даже не подсекая.
И сразу же понял, что произошел зацеп. Не хотелось рвать леску, но нырять в неведомую глубину было просто рискованно (в других случаях такой способ освобождения крючка я не считал за труд). И я продолжал тянуть. Удилище заметно согнулось, леска натянулась, но ненадолго. Внезапно какая-то чудовищная сила рванула из рук удилище. Хотя держал я его крепко, пальцы сами собой разогнулись, и удилище чуть не упало в воду. В тот же момент леска лопнула. Галина вопросительно посмотрела на меня. Только через пару минут ко мне вернулся дар речи и я смог объяснить, что произошло. Вторая поклевка, нет, даже не поклевка, а лишь намерение рыбы схватить приманку, произошла на одном из задонских озер. Чудесное озеро, теперь вместе с другими озерами и старицами покоящееся на дне Цимлянского водохранилища, было, в сущности, не озером. Это была старица длиной километров пять и шириной до ста-ста пятидесяти метров. Один берег ее заболоченный, второй сухой, возвышенный, поросший степными травами. У самого берега тянулась двух-трехметровая полоса камышей, затруднявшая доступ к воде. Кое-где эта полоса прерывалась. Почти в конце озера из воды торчала высокая кочка, слабо пружинившая под ногами. Самая разнообразная рыба водилась там. Но больше всего было окуней, красноперок и щук. Особенно вольготно чувствовали себя щуки. Они достигали огромных размеров.
С одной из них мне довелось повстречаться. Встреча длилась несколько секунд, но я как сейчас помню отчетливо все ее подробности. Успешная ловля шересперов на блесну натолкнула меня на мысль попробовать обмануть щуку. С кочки я сделал заброс, но неудачно: леска почти вся осталась под ногами, а блесна упала метрах в пяти от берега. В совершенно прозрачной, голубоватой воде она была хорошо видна. Переваливаясь с боку на бок, она погружалась на дно, заросшее травой. Чтобы избежать зацепа, я начал поспешно выбирать леску, и когда блесна подошла почти к самой кочке (оставалось меньше метра), слева из-под длинных нитей какой-то водяной травы вывернулась огромная щука, длиной, пожалуй, больше метра, и устремилась к блесне. Впрочем, она тут же остановилась, а затем неторопливо ушла в глубину. Целый час, испытывая терпение жены, кидал я блесну близко и далеко, вправо и влево, проводил ее на всех глубинах, но щука не соблазнилась. И, думаю, к лучшему. Где мне было с легкой проводочной катушкой и пятидесятиметровым запасом лески побороть такого гиганта! С запозданием понял я эту истину и со смешанным чувством досады и радости от нечаянной встречи покинул кочку. Лет десять назад мой друг Михаил Ипатович попросил научить его удить хариусов. Долго упрашивать меня не пришлось.
Выбрали лесную речку Кутамыш (приток Сылвы) и отправились. На Урале стояли белые ночи (был конец июня), и светло было далеко за полночь. Облюбовав для ночлега уютную полянку на берегу небольшого омута, разлившегося возле длинного и бурного переката, мы принялись за устройство лагеря. Главная рыбалка предстояла на следующий день с утра. А пока, оставив Михаила Ипатовича готовить дрова для костра, я пошел вверх по реке в надежде поймать несколько хариусов для ухи. Ходил часа полтора. В мое отсутствие друг тоже решил порыбачить. Только он забросил удочку в омут, как сразу кто-то клюнул. Михаил Ипатович, рыболов не очень искушенный, потащил добычу к берегу без всяких предосторожностей. Когда же увидел крупного хариуса, рванул удочку еще сильнее. Удилище тут же сломалось, леска порвалась, и хариус ушел. Пока приятель рассказывал о встрече с хариусом и выражал негодование по поводу моего непростительно долгого отсутствия, я отремонтировал удочку. Друг быстренько наживил червя и пошел к воде.
— Не трать, куме, силы, — сказал я. — Ты нашумел, теперь хариусы и носа не высунут из своих укрытий. — Однако теория подвела. Только я склонился над костром, как услышал.
— Есть!
Повернувшись, увидел товарища с согнутым удилищем. Леска резала воду. Вот-вот должна была наступить катастрофа. Как кошка я прыгнул к Михаилу Ипатовичу и вырвал у него из рук удилище. Через пару минут на траве бился почти килограммовый хариус. Я был горд. Вытащить такого красавца на жилку 0,15 чего-нибудь да значило! После образования Камского водохранилища в долине Кутамыша появился длинный, километров до семи, залив, ставший настоящим рыбацким раем. И не только рыбацким: хороши были берега залива и для охотников, и для грибников, и для любителей душистой малины. Однажды — это было в конце сентября 1957 года — два моих товарища, не столько рыболовы, сколько заядлые охотники, пригласили меня поохотиться и порыбачить на Кутамыш — в зону подпора. Насчет охоты было сказано для приличия. Хотя ружье у меня было, но брал я его с собой редко. Предпочитал удочки и спиннинг. Именно в таком качестве я лучше всего подходил в сложившейся ситуации. Дело в том, что нам предстояло ехать в залив на лодке «Казанке», взятой на базе, и всякому понятно, что лодку кто-то должен караулить. Меня эта роль вполне устраивала. Субботний вечер посвятили ловле рыбы на уху, а в воскресенье утром приятели в сопровождении крапчатого сеттера Джильды отправились в лес. Дул сильный южный ветер, по заливу ходили волны, клевало плохо.
Часов в девять утра началась гроза — совсем неожиданно для этого времени года — и после кратковременного дождя ветер сразу изменил направление — подул с севера и вскоре достиг ураганной силы. Вернулись товарищи. Мы планировали часов в двенадцать уехать, но, взглянув на Сылву, поняли — сидеть нам придется долго. Под ногами у нас поднимались увенчанные белыми гривами водяные холмы, свободно гулявшие на просторе. В такую волну даже теплоходы уходили в затоны на отстой, а уж про нашу «Казанку» и говорить нечего. Попили чая. Спутники мои снова отправились в лес, а я со спиннингом — к воде. Долго я работал — час, может быть, больше. Несколько раз менял блесны, проводил их на разной глубине — и все напрасно. Прицепив одну из более ходовых, я сделал очередной заброс. И тут случилась поклевка — та самая, о которой я и намерен рассказать. Рыба взяла блесну в начале подмотки, метрах в сорока от берега. Поклевку я ощутил по слабому толчку и сразу же размашисто подсек. На другом конце лески в ответ последовало несколько толчков, а потом какая-то сила потянула леску, и мне пришлось не только включить тормоз, но еще и прижать барабан пальцем.
Уйдя метров на десять, рыба остановилась. Я начал медленно выбирать леску. К моему удивлению, она шла довольно легко. Мне удалось выбрать метров десять-пятнадцать, когда рыба внезапно повернула от берега и потащила жилку с такой силой, что мне пришлось уступить. С катушки ушли сорок или пятьдесят метров, и снова рыба остановилась. Свое нежелание приближаться к берегу она продемонстрировала четыре раза. На пятый раз, едва я начал выбирать жилку, последовал рывок — и все кончилось: блесна легко пошла за леской и вскоре оказалась у меня в руках. Вот я смотрю на нее, вытащив из коробки. Это своего рода сувенир. Булавка расстегнута и наполовину разогнута.
Блесна поцарапана и помята. Тройника нет, его рыба (я полагаю, щука) унесла с собой. Трудно сказать, как все произошло. Возможно, булавка расстегнулась в момент поклевки. Тройник некоторое время все же удерживал рыбу. Но под действием наших совместных усилий булавка разогнулась, тройник соскользнул, и щука получила свободу. А я остался ни с чем. Небольшая быстрая и чистая речка Ирень впадает в Сылву неподалеку от Кунгура. Несколько лет назад в верховьях Ирени в районе сел Уразметово — Ишимбаево была колхозная гидроэлектростанция, а рядом большой и очень рыбный пруд. Электростанция исправно давала энергию, на пруду паслись стада гусей и уток, а рыболовы зимой и летом не могли нарадоваться на клев крупных щук и окуней. Другой рыбы там, кажется, не было. К сожалению, пруд просуществовал недолго. Колхозы и совхозы стали получать электроэнергию с крупной электростанции. ИренГЭС отслужила свою службу, и ее демонтировали. Плотина быстро пришла в негодность, пруд исчез. А какая в нем была рыбалка! Огромные окуни рвали, словно паутину, миллиметровую леску, щуки разгибали крючки. Мне довелось побывать на том пруду дважды: зимой и летом. Зимняя рыбалка не оставила в памяти особого следа, зато летнюю я не могу забыть до сих пор. С лодок, которые предоставили в наше распоряжение местные жители, мы с товарищем пытались ловить щук. Но иренские щуки были так избалованы, что от блесны просто отворачивались. Подавай им живца, коими служили мелкие окуньки.
Ловил я среди затопленных кустов поплавочной удочкой, оснащенной леской 0,5 мм и надежным одинарным крючком. Одна поклевка — кстати, на последнего живца — кончилась тем, что щука ушла, разогнув крючок. Пришлось снова ловить живцов. Это занятие больших трудов не требовало. Возле моста через Ирень на глубине полутора метров окуньков было видимо-невидимо, и они жадно хватали мормышку, наживленную кусочком червя. Я вытащил уже с полдесятка окуньков, как вдруг клюнула крупная рыба. Она почти не сопротивлялась и шла кверху спокойно, хотя и туго. Примерно такое же ощущение испытываешь, когда поднимаешь из колодца ведро с водой. Скоро около лодки всплыл большой окунь — каких я, по правде говоря, до той поры не видел. Несколько секунд он стоял не шелохнувшись, должно быть, соображал, что произошло. В углу его рта виднелась крохотная мормышка, а леска толщиной 0,1 мм выглядела паутинкой.
Я оказался в затруднительном положении. Сидел на корме, а подсачек лежал на другом конце лодки — никак не дотянуться. Поднять такого великана на леске нечего было и думать. Оставалось одно: рискнуть. Держа леску в левой руке, правой я осторожно потянулся к воде в надежде взять рыбу за жабры. Окунь же рисковать не захотел. Он плавно развернулся и пошел в глубину, увлекая за собой слабо зажатую в пальцах леску. Очень скоро запас лески кончился, она натянулась, а потом лопнула… Поклевка… и не в том ли радость рыболова, что на долгие годы остается она с ним как память о встрече с неведомым?..
А. Волков
Альманах «Рыболов-спортсмен»
Смотрите также: