В тумане
Это было на дубравной Оке, недалеко от пристани Копаново. Разделившись на два рукава, обнимающие длинный зеленый остров, река привольно катила свои воды. Я перепробовал лучшие блесны: вертящиеся, колеблющиеся, бурлящие девоны, но ни частая смена мест ловли, ни маскировка не принесли успеха, хотя хищники продолжали бултыхаться на едва достигаемом расстоянии. Вдруг произошло непредвиденное. При сильном взмахе мой голубоватый девон, сделанный под гусиное перышко, улетел в неизвестном направлении. Я окончательно расстроился. Что же делать? Решил передохнуть и проверить снасть. Оказывается, отказал вертлюжок: на леске сохранилась лишь половина стального сцепления, а нижнее колечко вместе с поводком и противозакручивателем исчезли.
Случайно я перевел взгляд на воду. У самого берега покачивалась белая пена, образуя на песке узорные кружева, а дальше плескалась вода. И тут прямо перед собой я увидел какой-то предмет, всплывающий из глубины. Его следы тотчас потерялись, но через несколько мгновений из волн вынырнула белая рыба и, сделав несколько скачков, снова скрылась под водой. Вслед за рыбой мелькнуло огромное тело преследующего хищника — очень крупного шереспера. Я замер от неожиданности. Упустить такой случай! Ведь столько потеряно драгоценных секунд. В суматохе я привязал совсем не ту блесну, которую следовало, и забросил ее не прицельно, а вслепую. Тяжелая колеблющаяся блесна скорей подходила для ловли крупных щук. Но раздумывать было некогда. Блесна засверкала в волнах… Я обловил почти все соседние участки плеса. Но мои усилия были тщетны. Так и вернулся домой ни с чем. Прошло больше месяца. В один из августовских дней я вновь ловил на этом плесе. Попадались шересперы, судаки и другие хищные рыбы. Но крупный шереспер, видимо, переменил убежище или охотился здесь же, но далеко от берега. Два раза мне довелось видеть мощные всплески рыбы, но я не был уверен в том, что это был тот матерый шереспер. Наступила пора урожая — осень. В лесах и рощах зардели алые, желтые, багряные и бордовые листья.
Пойма Оки все чаще туманилась. Появилась возможность не маскироваться, можно действовать под прикрытием тумана. Кто зорче всех видит своих врагов? Кто так восприимчив к малейшему шороху, осторожному движению рыболова на берегу и в лодке? Кто может глумиться даже над зрелым спиннингистом, подбрасывающим приманку в воду? Конечно, взрослый шереспер. Начиная с весны и все лето шереспер бродяжничает в верхних слоях воды. Перекаты и песчаные отмели, бурлящая стихия плотин и шлюзов — любимые места его охоты. Насекомые, а из живых рыб — уклейка и пескарь — его излюбленная пища. Шереспер очень подвижен, отлично видит в воде и всегда замечает стоящего на берегу незамаскированного рыболова. Чтобы узнать о способностях шереспера успешно гоняться за низко пролетающей стрекозой, охотиться за мелкой рыбой в чистой, мутной или прикрытой туманом воде, нужно подолгу наблюдать, как он атакует свою жертву. Хищническая деятельность шереспера — целый мир, удивительный, своеобразный, яростный. Какое чувство позволяет шересперу преследовать стрекозу «Коромысло», пролетающую над гладкой или волнующейся водой на перекате? В летнее утро стрекоза, играя, стремительно несется над водой, чуть не касаясь ее крыльями. Стрекозу преследует водяной бурун, за которым скрыта голова шереспера. Куда стрекоза — туда бурун. И довольно часто выскакивающий из воды шереспер настигает и на лету сбивает свою жертву. Что же поражает в этой борьбе?
Боковая постановка глаз исключает для шереспера возможность точно преследовать живую цель, движущуюся впереди, а ведь он гонится за ней на расстоянии многих метров. И что особенно удивляет — это быстрота реакции. Шереспер немедленно прекращает погоню, как только заподозрившая беду стрекоза взмоет на высоту, недосягаемую для него. Какая поразительная чувствительность! В дни летнего или осеннего паводка шереспер успешно охотится на шустрых уклеек в мутной воде, в то время как некоторые хищные рыбы остаются голодными. В прозрачной, хорошо просматриваемой воде он бесцеремонно нападает на стаю уклеек и, ударив сильным хвостом, мгновенно разворачивается по течению, чтобы расправиться с одной из ошеломленных или напуганных рыбок. В паводки он нападает на них из укрытия. Среди затопленной береговой растительности течение замедляется, местами полностью замирает, и поэтому вода отстаивается быстрей. Уклейки и прочая мелюзга устремляются в траву, кусты, на необжитые места и, отдышавшись в чистой воде, снуют взад и вперед, ища что-то съедобное. Иногда шереспер охотится в устьях ручьев и речек при слиянии мутной и чистой воды. Но в это время уже не слышно на реке ни его шумных всплесков, ни ударов. Внешне его атаки выражаются в беззвучных бороздах и вывертах, образующих на воде извилистые шлейфы и воронки. В эти дни жизнь шереспера несладка: ему приходится ловить не ошеломленную, а полноценную рыбу, ловко управляющую своим телом. Серебристые уклейки — желанная добыча — нередко увертываются от него.
На заре, в сильный туман шереспер поверху не охотится. Но как только появятся быстро заволакиваемые просветы, шересперы занимают поверхностные слои. В эти минуты водную гладь уже нарушают первые всплывы — утренние улыбки невинных уклеек, и отдохнувшие за ночь шересперы выслеживают и нападают на стайки этих рыбок. Пока стоит туман, так же как и в мутную воду, на реке не слышно ни шумных всплесков, ни вдохновляющих рыболова ударов. В просветах туманной кисеи можно заметить лишь молчаливые следы преследования в виде расходящихся волн. Во время тумана самая благоприятная обстановка для ловли шереспера, потому что он теряет инстинкт самосохранения и куда меньше разбирается в приманках спиннингиста. Не подозревая опасности, он нападает на блесну смело, стремительно. В такую пору я и начал ловить новым спиннингом, все еще совершенствуя свою сноровку. Я стремился овладеть забросом по живой мишени, придать блесне скачкообразные движения напуганной рыбки. К забросу я относился с намеренной взыскательностью и, если он не получался, быстро подматывал леску, чтобы сделать правильный заброс.
Мне уже удавались и прицельные забросы, и оживление блесны после ее прикосновения к воде, если я пользовался тонкой леской. И, как теперь помню, накануне того дня, когда мне пришлось встретиться с огромным шереспером, я поставил на катушку совершенно новую тонкую леску. Еще до восхода солнца, едва начало светать, я вышел из дому. В конце деревни обозначались темные кроны давно знакомых сосен. Я торопился: прохладная рань утра всегда горячит рыболова. Когда же узкая тропа привела меня к пропасти на краю крутого берега, я остановился и замер от удивления. Вся пойма реки показалась мне огромным бледным озером. Могучая пелена тумана распростерлась над низиной бесконечной молочной гладью. И здесь, на склоне крутой горы, вздымающейся над рекой подобно высокому утесу, мною овладел смутный страх. Я не решился спуститься по крутой обрывистой тропе и направился к реке в обход по дальней дороге. Туман еще был далек от меня, но всем своим телом я уже чувствовал сырость и тяжесть нависшей над землей влаги. Когда же закончился долгий пологий уклон, я был готов вторгнуться в представшую передо мной сизую незыблемую тучу. Туман как бы ожил, заколыхался, задвигался. Всю дорогу валил и валил на меня, обволакивая влагой. Что-то необъятное было разлито в воздухе.
Я зябко съежился и, сдерживая шаг, неуверенно пробивался сквозь бездну тумана. Ноги ступали неслышно и мягко, как по ковру. Местами белая испарина была такой плотной, что стоило раздвинуть ее грудью, как она тотчас смыкалась и, проследовав за мной на небольшом расстоянии, начинала растягиваться и отставать. Краем глаз я невольно следил за движением тумана, словно это было животное, преследующее меня. Но где я, куда я шел — я не знал. Ни солнца, ни горизонта, ни реки, ни дороги. На пути начали встречаться неровности, мне пришлось взбираться на какую-то возвышенность. Неожиданно я оказался на высоком берегу Оки. Сквозь кисею седоватого тумана просматривалась темная литая вода, а в стороне обрисовалось большое мутное пятно, не источавшее ни света, ни тепла. Это было восходящее солнце. Теперь я уже знал, куда мне идти. Знакомые берега подсказали дорогу на край излучины, к высохшим прутьям, когда-то воткнутым мной в берег для маскировки. В тумане эти прутья пригодились мне, чтобы распознать место, где была изучена каждая глубина, каждая струя и где отходящее от берега течение на расстоянии заброса сливалось с главным потоком воды, часто нарушаемым боем шересперов. Подул ветерок. Туман затрепетал, заколыхался, как огромный волнующийся занавес, а пожелтевшее лучезарное пятно поднялось выше и вступило в борьбу с начавшими клубиться облаками. Толпясь, лохматые скопления потянулись к небу. Еще не развиднелось и Ока не открыла всей красы своего светлого мира, а я уже подкрутил катушку и начал примеряться к забросу. С нетерпением разве сладишь? И вот первый взмах!
Серебристый овальчик с красной полосой на шейке, незримо побеждая пространство, опустился точно в распадок тумана. Один, два и еще десяток забросов. Мне уже показалось, что я рано пришел на реку. Прекратив забросы, решил подсмотреть тайны реки. Что это? Ниже по течению кто-то, раздвигая воду, пустил мощный луч, уходящий наискосок от берега. Быстро, без подготовки, не рассчитывая взмаха, я забросил туда, где появился сигнал, и соблазнительная приманка коснулась воды, когда еще не стушевались следы рыбы. Но упала блесна слишком близко от берега. С досады я резким движением дернул ее на себя и еще до начала подмотки почувствовал мягкий удар, повисшую на блесне тяжесть и холодок волнения. Едва я взялся за ручку катушки, как последовал бешеный бросок. Один! Другой! Когда на втором рывке рыбы я прижал стремительно разматывающуюся катушку ладонью, удилище изогнулось до предела.
Ошеломленный бурным натиском, я все же подтормаживал катушку, чтобы не запуталась леска и чтобы хоть немного сдержать бег рыбы. Мои попытки обострили борьбу. Хищник становился поистине страшным. С каждой минутой его ярость росла. Иногда удилище изгибалось так круто, что катастрофа казалась неизбежной. И тут совсем некстати — впрочем, я уже не понимал, что кстати и что нет, — к месту борьбы подступили кочующие облака тумана. Нагроможденные хаотическими рядами, расположенными один над другим, они были пухлые, почти белого цвета, как вспененное молоко. Что делалось вдали, в этой белесой мути, нельзя было разобрать. «Туман, возможно, мне на руку, легче будет подводить к берегу» — подумал я, ни на миг не сводя глаз с катушки и быстро ускользающих витков лески, которых на барабане оставалось совсем немного. Что предпринять? Как остановить? Сгоряча я подался к воде, побежал по берегу против течения, куда неудержимо вело мою леску. Мне казалось, оттуда легче будет сломить сопротивление, а может быть, и задержать движение рыбы.
Дыхание перехватило от бега и сильного волнения. Наконец я остановил леску, дал почувствовать рыбе, что у меня тоже есть сила. Рыба, схватившая блестящую игрушку, остановилась. Со страшной скоростью помчалась она теперь уже вниз по течению, и в туманной мгле было слышно, как леска разрезала воду. Бросок рыбы вдоль берега показался мне добрым знаком, успокоил, придал силу и уверенность. «Вот так, так», — приговаривал я про себя, стараясь осторожными усилиями направить движение по полукругу и где-то снова его прервать. Мне это удалось. Рыба умерила бег и встала. Остановилась она на глубине, в том месте, где отходившая от берега струя сливалась с главным потоком, и под защитой встречной воды рыба исступленно боролась, упруго изогнув тело. Она была сильна, гибка и с удивительной ловкостью боролась. Но силы уравнялись. Рыба уже не могла унестись дальше, куда ей вздумается. Осторожным подтягиванием я ни один раз пытался сдвинуть ее с места и на одной из потяжек почувствовал, что она уступила. Сопротивление ослабло. Появилась возможность подкрутить катушку.
Потихоньку я вываживал изнуренную борьбой рыбу. На полпути, собрав последние силы, она снова бросилась в глубину и заметалась из стороны в сторону. Блестящий кончик удилища пошел вниз, закачался. Рыба в последний раз попыталась избавиться от цепкого крючка, вырвать его из своей пасти и, не видя спасения, устремилась вверх, к водной глади, подернутой туманом. Всплыла она неожиданно близко от берега, совсем рядом и, тяжело шевеля жабрами, перевалилась на бок. Боролась честно, без уловок. Это был крупный шереспер. Но все-таки несколько меньше того осторожного, умудренного годами великана, которого я случайно увидел в памятное июньское утро. Судьба того шереспера сложилась вполне счастливо. Размер, которого удалось достичь ему, пройдя невредимым сквозь все речные невзгоды и беды, говорит за то, что он недосягаем для нашего брата-спиннингиста не только в погожий, но и сумрачный туманный день. Я уверен, что тот шереспер и поныне благополучно плавает в полюбившихся ему водах реки, а беглый ветер дубравной Оки подгоняет ровные волны, в которых только что вскинулся огромный матерый шереспер.
Г. Сазонов
Альманах «Рыболов-спортсмен»
Смотрите также: