Давно желанное и жданное великолепное озеро…
Наша
поездка на озеро Киишки была не совсем обычна. Цель ее – не удить рыбу, а
проехать по аксаковским местам. И
вот рано утром на маленьком автобусе мы едем по тому же пути, где некогда
путешествовал со своими родителями Сережа Аксаков. Улицы в Уфе в то время были
немощеными и спуск к реке Белой очень крутым, приходилось даже подтормаживать
колеса. В карете обычно оставалась только одна больная мать, а отец с Сережей и
няня с его сестрой шли с горы пешком. Переправлялись Аксаковы через Белую на
лодке, а лошадей и вещи перевозили на пароме. Теперь в Уфе улицы асфальтированы, спуски к реке выровнены. Да и
едем мы не на лошадях, а на машине и реку переезжаем не на лодке, а по
великолепному мосту. Пустынным и
безлюдным был во времена Аксакова левый берег Белой.
Сыпучие чистые пески, усеянные разноцветной галькой, каждый раз приводили
Сережу в восторг. После сыпучих белых песков начиналась, писал Аксаков,
цветущая и душистая урема. Деревья еще сохраняли следы вешней воды: ветки их
были облеплены илом и землей. Попадались и долочки с вязкой тиной и грязью, где
лошади с трудом тащили карету. Наконец добрые кони выносили своих ездоков в
чистое, уже совсем просохшее поле. Оставалось только снова проехать урему,
поросшую редкими кустами и деревьями. А там пойма реки Белой с множеством
мелких озер, крутой пригорок и – Сергеевка. «Боже мой, как было весело!» – восклицал Аксаков. И у нас тоже было светло
и радостно на душе. Из центра большого города мы попали на лоно природы.
Голубое чистое небо, ясное солнце, свежий воздух, ни с чем несравнимые запахи
трав и цветов. И как мы волновались,
когда проезжали там, где ездил Аксаков в детстве, где потом, уже будучи
взрослым, рыбача и охотясь, он исходил всю местность вдоль и поперек!
Но картина была уже не та. Пески остались только по берегам Белой. Дальше
следовали не сплошная, глухая, чуть не первобытная урема, как это было раньше,
а населенные пункты, леса, поля. Лишь кое-где встречались наполненные вязкой
грязью низины – долочки… Миновали
старинное большое село Чесноково, получившее известность в пугачевские времена,
и Чесноковскую горку с ее пышными садами. И опять поля, сады, леса… Перед
нами небольшой, неглубокий и узкий ручей, протекающий в сильно размытом овраге.
Это, оказывается, такой бывает к середине лета река Уршак, очень рыбная и
сильная во времена Аксакова. Слева
появился лес. Еще левее, за лесом, заискрились на солнце водные просторы.
– Наверно, Киишки…
Вспомнили
Аксакова: «Подъезжая к ней (Сергеевке), мы опять попали в урему». Здесь при
Аксакове были редкие кусты и деревья, а за такое время (больше 170 лет) выросли
леса. Мы поехали дальше, но начала озера не было видно, оно скрывалось за
лесом.
Аксаков
писал, что противоположный берег представлял лесистую возвышенность,
спускавшуюся к воде пологим скатом… Припомнив эти слова, мы дружно решили,
что все совпадает. Этот берег тоже представляет лесистую возвышенность. По
Аксакову, здесь высокие травы и луговые цветы… Изменение местности мы
приписали времени: лес мог вырасти там, где его не было. Как сообщал Аксаков,
озеро Киишки имело длинную искривленную форму, за изгибами не видно его концов.
Мы внимательно смотрели вперед. И вдруг возникло длинное озеро, извивающееся,
словно река. Значит, все сохранилось!
Между тем мы выехали на огромное ровное зеленое поле. Кругом изгороди, за ними
огороды. Невдалеке виднелись дома какого-то селения. Не деревня ли Киишки? И Белая
должна быть где-то тут близко, налево от озера. Остановились, оглядывая
окрестность. Старались определить, не здесь ли была аксаковская Сергеевка.
Только где же развесистые дубы, которыми любовался маленький Сережа?
Проходивший мимо колхозник вдребезги разбил все наши предположения. Там, внизу,
ближе к левому концу озера, – дом отдыха. Река же Белая подходит не к левому, а
к правому концу озера, который ближе к деревне Киишки. Колхозник ушел, оставив
нас в полном недоумении. Как же так? Ведь мы хорошо помнили описание Аксакова:
«Налево озеро оканчивалось узким рукавом, посредством которого весною, в
полуводу, заливалась в него река Белая. Направо, в полуверсте от нашей усадьбы
была поселена очень большая мещеряцкая деревня Киишки». Как же Белая очутилась
теперь у правого конца озера? Нет, видимо, мы ошиблись. Решили обратиться в
сельсовет, а также к старым жителям деревни – может, они что-нибудь слышали об
усадьбе Аксакова… Во дворе сельсовета было много народу. Кто-то спросил, по
какому вопросу мы пришли.
– Относительно писателя Аксакова, – нерешительно
начал мой спутник – рыболов Николай Илларионович Корнилов, – У Сергея Тимофеевича
усадьба здесь была когда-то… Да вы люди молодые, не знаете, наверно… И тут
произошло самое неожиданное. Собравшиеся у сельсовета, только что оживленно о
чем-то говорившие, вдруг умолкли, заулыбались, закивали головой, а потом снова
заговорили все сразу, кто по-русски, кто по-татарски. Слышалось часто
повторявшееся: «Бояр Аксаков, бояр Аксаков».
– Как же не знать бояра Аксакова? Его все
знают. Земляк он наш… Писатель… Знаем, где усадьба его… Там Ибрагим
Садыков живет… В школе книги Аксакова читали… О Киишках тоже писал… Рыбы
много ловил… Колхозники, поговорив между собой, предложили нам:
– Мы в поле сейчас едем через Аксаковскую.
Поезжайте с нами.
Тут
уж и Николай Илларионович, и я не могли сдержать радостного удивления:
– Как, у вас деревня Аксаковская есть?
– А как же! Западную часть Киишек Аксаковской
зовут. Нам отцы рассказывали, где он жил, а им их отцы и деды. Так оно и
ведется… Один из колхозников – Габдулла Хафизов сел в нашу машину, чтобы
показать шоферу, куда ехать. Вскоре мы оказались на конце этой большой деревни.
Машина остановилась. Мы вышли. Внизу сверкала на солнце длинная полоса воды.
– Река? – спросила я.
– Почему река? – удивился наш провожатый. – Вы
же усадьбу Аксакова спрашивали? Значит, это озеро Киишки.
– Киишки? Да мы же его в другом месте видели,
там, где дом отдыха.
– То не Киишки, то – Долгое озеро. Тоже
красивое и рыбное… Так вот оно что! Теперь мы поняли, почему у нас не все
«сходилось» с Аксаковым.
А
Габдулла Хафизов продолжал свой рассказ:
– Здесь много и совсем мелких озер, особенно в
пойме реки Белой. И на всех этих озерах бывал Сергей Тимофеевич и в детстве, и
взрослым. Он охотился и рыбачил тут. Но особенно по душе ему было наше Киишки.
Тридцатипятилетний
Габдулла рассказывал так просто и живо, точно все это происходило у него на
глазах, лет пять-десять назад. И казалось, что он сам видел Аксакова, ходил с
ним, разговаривал вот так, как с нами.
– Все мы тут, и в Киишках и в Тимкине, – охотники
и рыболовы. На этих озерах охотимся и рыбачим… А вот и дом Аксакова! Ибрай! –
громко закричал Габдулла. – Принимай гостей! – и добавил: – Он вам обо всем
поподробней расскажет… А я на работу спешу… Мы стояли у новенького
аккуратного домика. К калитке уже спешила старушка, как потом выяснилось, мать
хозяина дома.
– Заходите, пожалуйста, дорогие, заходите, – смешивая
русские слова с татарскими, пригласила добродушная бабушка. Так мы оказались в
доме «бояра Аксакова», в гостях у совсем незнакомого нам человека. Но в
Башкирии – это велось исстари, не исчезло и сейчас – каждый гость, даже
незнакомый, – желанный друг. Старушка ввела нас в большую светлую и нарядную
комнату, убранную коврами и вышитыми накидками, покрывалами, полотенцами работы
молодой хозяйки дома. Навстречу спешил Ибрагим Абдрахманович Садыков.
Представившись нам, он познакомил нас со своей матерью, женой и младшей
дочерью, веселой, неумолкаемо что-то щебечущей девчуркой Залией.
– «Дом бояра Аксакова» – так называют наш дом,
но, кроме камней в фундаменте, от дома Аксакова ничего не осталось. Ведь это
было так давно! Здесь на огородах, когда пашут, камни, оставшиеся от
фундамента, из земли достают. Отец писателя Аксакова купил эту землю и еще
много земли дальше, в степи. Земля хорошая, плодородная, и леса добрые, и реки
и озера рыбные. Дичи в степях и лесах много и по сию пору. Близ озера Киишки,
на возвышенном месте, вот на этом самом месте, поставил Аксаков две избы,
соединенные сенями, и обгородил их плетнем. Сюда же перевел он семейств
тридцать своих крестьян. Только неудача у Аксакова получилась. Хотя покупку он
совершил по законному порядку, потом оказалось, что земли спорные. Как тогда
полагалось, спорную землю обнесли черными столбами, что означало, что спор еще
не разрешен. Долго он тянулся и кончился только, когда хозяином был уже не
отец, а сын, Аксаков-писатель. Были они люди хорошие, спорить не любили, всегда
уступали, с соседями дружно жили, при необходимости помогали. И добрая память о
них от дедов нам осталась… И опять, как Габдулла Хафизов, хозяин дома Ибрагим
Садыков рассказывал обо всем так, словно сам был очевидцем, участником всех
событий и сочувствовал Аксакову, как самый близкий знакомый.
– Так, значит, мы находимся как раз на том
месте, где стоял «дом без окон и дверей»? – спросила я.
– Да, на этом самом месте. И мальчик, и его
отец, и слуга Евсеич – все были рыболовами. А мать не понимала этого и
сердилась… Вот так и у нас: все мы рыболовы и охотники, а жены наши не любят,
когда мы много времени проводим на реке, в лесу, пачкаем обувь и одежду. Это,
наверно, так во все времена было… Ибрагим Абдрахманович засмеялся и взглянул
на жену, приглашавшую нас пить чай. Но времени было в обрез, и нам пришлось
распрощаться. Спешили дальше. Среди деревни возвышалось большое деревянное
здание старокиишкинской начальной школы. Мы вошли в учительскую, познакомились
с преподавателями. Все они знали много интересного о жизни Сергея Тимофеевича
Аксакова. Но «специалистами» по Аксакову считались историк Гумеров Асхат
Усманович и Манофов Усман Савильянович, преподаватель начальной школы и труда.
– Правильное название нашего озера – Кииш-куль,
то есть Кривое озеро, – сказал Гумеров. – Так назвали его за длинную с изгибами
форму. Сокращенно стали называть его на русский лад Киишки и даже Кишки. Озеро
очень красивое, расположено в живописной местности. В нем, как и раньше, много
рыбы. По-моему, нет у нас такого человека, который бы не ловил в нем рыбу.
Весной во время половодья озеро соединяется протокой с Белой, и в него заходит
рыба. Сейчас тут всегда ловится окунь, лещ, линь, карась, подлещик, плотва…
Бывают и жерехи, и щуки, которые так поразили маленького Сережу. Помните? «…огромные
рыбы то и дело выскакивали из воды, гоняясь за мелкой рыбой». А мелкой рыбы
тогда была тьма-тьмущая… До поездки в Сергеевку Аксаков не знал озер с таким
обилием рыбы. Недолго прожили здесь Аксаковы, всего два месяца, пока мать
лечилась и пила кумыс. Но на всю жизнь запомнил писатель чудесное озеро Киишки,
великолепные дубы, окрестные леса и степные просторы… Мы снова были на озере
и любовались им, когда пришел Усман Савильянович Манофов. Он всю жизнь провел
здесь, но до сих пор не может на него насмотреться.
– Как это у Аксакова, – вспоминал он. – «Вот
оно, наконец, мое давно желанное и жданное великолепное озеро, в самом деле
великолепное»… Как, вероятно, было прекрасно оно, когда его окружали леса,
отражавшиеся в воде, как в зеркале! Ведь не только Сережа, но и отец его, и
дядька Евсеич, бывалые и видавшие на своем веку много красивых озер, «пришли от
него в восхищение». Озеро и сейчас красиво, не похоже ни на одно из окрестных
озер. Его голубая гладь тянется почти на три километра. Оно лежит тихое, словно
хрустальное, сияя в лучах солнца. Вода в нем кристально-чистая, прозрачная.
Видно, как плавает рыба. Несмотря на большую глубину, в некоторых местах
отчетливо видно песчаное дно.
– Вы были в доме Ибрагима, – заговорил Усман
Савильянович, – четвертый от конца деревни. А вот начиная с того места, где
сейчас стоит второй дом, росли в прежнее время роскошные дубы, которые так
нравились Аксакову. Старики рассказывали, что они еще застали пень, на котором
могли стоять одновременно двадцать человек, и другие пни, и даже еще живые
дубы. После дубов – на берегах Киишек появились тополя. Они тоже очень украшали
озеро, но и они уже стали дряхлыми. Надо посадить новые деревья. Подошли к
мосткам. Быть может, на этом же месте были те широкие мостки, которые служили
«новой причиной к новому удовольствию» Сережи Аксакова. Неожиданно откуда-то
появился деревенский мальчик в матросской бескозырке и коротких штанишках. Он
взошел на мостки, поставил около себя старый солдатский котелок, положил
коробку с червями, закинул удочку и весь углубился в любимое занятие.
И
устремленная к воде небольшая фигурка сразу напомнила мне юного рыболова Аксакова,
таким, каким его изобразил художник на титульном листе книги о писателе.
Вспомнилось и описание ловли… Аксаков-отец обычно уезжал на лодке подальше,
чтобы ему не мешали беспрестанные восклицания сына и наставительные ответы
Евсеича. Последний вместе с Сережей оставался на мостках. Они ловили удочками,
насаживая маленьких червячков. Клевали и средние окуни, и подлещики… Мальчик
то и дело снимал рыбу с крючка… Он так пристрастился к ужению, что вставал
рано утром и без завтрака отправлялся вместе с Евсеичем на озеро. Сережа каждый
вечер засыпал с мечтой о завтрашнем ужении, о новом счастливом дне. Мы
возвращались в Уфу в торжественно-взволнованном настроении. Мы побывали в одном
из любимейших мест Сергея Тимофеевича Аксакова, ходили по той земле, где ходил
он, сидели в доме, стоящем на месте дома Аксакова, видели озеро, которое
приводило его в восторг, «давно желанное и жданное великолепное озеро».
С. Лялицкая
Альманах «Рыболов-спортсмен»