Унженское сидение
Унжа — одна из тех рек, где рыболов еще может, как говорится, отвести душу. Вода в ней не загрязнена сточными водами, молевой сплав ведется только в верховьях, а чуть ниже Макарьева лес уже сплачивают и он не очень мешает удильщикам. Недаром сюда, в среднее течение Унжи, в район Макарьева, приезжают рыболовы не только из Горького и Костромы, но даже из Ленинграда. А эти города, как известно, не обижены рыболовными угодьями. Московские рыболовы встречаются значительно реже. Впрочем, наше появление на берегах Унжи никого не удивило. Привыкли местные жители к дальним гостям, ищущим уединения и простора.
А простора на Унже сколько угодно. Что же касается уединения… Увы, найти его на наших европейских реках не просто. Первого рыболова мы увидели сразу, как только сошли с машины. Он сидел на берегу в самой гуще сплавного рейда и невозмутимо поглядывал на свои закидушки. За спиной его стояла маленькая палатка и два шеста на веревке, между которыми вялились десятка два лещей и крупных подлещиков.
— Свой рыбозавод! — неодобрительно заметил доставивший нас шофер. Соседство с рейдом, да еще «рыбозаводом» нам ничуть не улыбалось. Мы упросили шофера подбросить нас куда-нибудь подальше. Отъехали еще километра два ниже по течению. Но картина все та же: вытоптанная трава, черные пятна кострищ, приткнувшиеся под кустами палатки и неизменные шесты с нанизанной на веревки рыбой. Наконец палаточная «деревенька» кончилась. Но кончилась, растворилась в обширных лугах и дорога. Пришлось взвалить на спины тяжеленные рюкзаки и идти пешком. Под обрывистым, но не очень высоким берегом стояли готовые к отправке плоты, на которых тоже сидели рыболовы. Мы шли все дальше и дальше. Берег, постепенно понижаясь, перешел в песчаную отмель. Глубокие, удобные для ловли места остались позади. Но искать что-то лучшее не было ни сил, ни времени. Уже вечерело, и пора было подумать о ночлеге.
Палатку поставили на поляне шагах в двадцати от берега. Наскоро сварили похлебку из лапши и консервов, запасли дров, оснастили и забросили удочки. Наступил первый вечер на берегу незнакомой еще реки. Вечер, о котором так сладко мечтали в московской квартире. Вечер ожиданий и надежд. …Широкая, полноводная Унжа неторопливо несла свои воды. Мирно постреливал искрами костер. Поплавки неподвижно торчали из воды. Хоть бы один шевельнулся! Ну да, начало не предвещало удачи. Я украдкой наблюдал за сыном: не повесил ли носа? Тем более, что и теплом июльский вечер не баловал. Пришлось надеть свитера.
— Давай-ка, сынок, спать. Утро вечера мудренее…
Димка не заставил себя уговаривать. День-то был не из легких, приустал за дорогу парнишка. Вдвоем мы быстро собрали разбросанные вокруг костра вещи, выгнали дымом комаров из палатки, затушили костер. Приятно было вытянуться на мягком надувном матраце под шерстяным одеялом. За брезентовой стеной в бессильной злобе гудели комары. Нам тепло и уютно. В голове проплывали картины только что закончившегося хлопотливого дня: поезд, билеты, закупка продуктов в Костроме… И мысли о завтрашнем дне. Конечно, место стоянки плохое, но рыба тут есть. Есть рыба. И мы еще половим, обязательно половим унженских лещей! Утро действительно оказалось мудренее вечера. Позавтракав, я отправился на разведку. Почти сразу за палаткой начинался песчаный мыс с редкими ивовыми кустами. Река, изгибаясь, уходила излучиной влево, а на километр ниже вновь поворачивала вправо, и наш правый берег опять становился крутым и высоким. Там, под обрывом, прямо на берегу, затененном деревьями, виднелась красная пирамидка бакена. Фарватер подходит вплотную к берегу, значит, там хорошая глубина, удобное место для ловли. Немного не доходя до бакена, в берег вдается залив.
Отлично. Наверное, не только глубокие ямы, но и мелкие тихие места есть неподалеку. И песчаные перекаты. Словом, условия для любой ловли. Вот где мы разобьем лагерь! Удовлетворенный, я пошел назад. По небу плыли тяжелые серые тучи. Ветер крепчал, насквозь продувая свитер. А ведь еще вчера была совсем неплохая погода… Снова взвалив рюкзаки на плечи, мы с Димкой шагали по рыхлому, оседающему под ногами песку к облюбованному месту. …Ах, не зря говорится; «Семь раз отмерь…» Ну что стоило во время разведки пройти немного подальше, осмотреть все как следует! Я бы тогда знал: то, что казалось издали заливом, на самом деле было глубокой и широкой протокой, далеко уходящей в пойменный, луговой берег. А вожделенный обрыв с бакеном и раскидистыми старыми дубами с нежной зеленой травушкой-муравушкой под ними — совсем рядом, но… за протокой! Что же делать? Вброд не перейти — глубоко.
Лодки у нас не было. Плот связать нечем, да и долго возиться с ним. А нами уже овладело нетерпение поскорее закинуть удочки. Пошли искать обход. Но, продравшись сквозь прибрежные заросли ивняка и шиповника, мы остановились от неожиданности: протока разветвлялась на рукава. Один из них уходил влево, вниз по течению реки, а второй поворачивал вправо и серебряной светлой полосой шел вдоль высокого коренного берега Унжи далеко-далеко от нас, но уже против ее течения… Вот это номер! Чтобы идти в обход, надо отшагать километров пять, а то и побольше по хлюпающей под ногами болотистой почве, пробираясь через сплошную стену камыша и ивняка.
Решили форсировать протоку на подручных средствах. Но погода рассудила иначе. Стоило нам подумать о переправе, как начал накрапывать дождь. Вначале мелкий и редкий, он постепенно усиливался. Мешкать было некогда. Тут же, на песчаной косе, отыскав местечко повыше, быстро поставили палатку и забрались в нее. Брезентовый домик трещал под ударами ветра. По крыше барабанил дождь. На мокрых кедах песок. Руки тоже в песке. Кое-как привели себя в порядок, надули матрацы, нарезали толстыми ломтями хлеб и грудинку. Поели всухомятку. А дождь все лил и лил. Мокрая одежда холодила тело. Пришлось надевать запасное сухое белье, шерстяные носки и закутываться в одеяла. Наконец отогрелись. От сложенной в кучу мокрой одежды и обуви шел пар. В палатке сыро и неуютно. Но снаружи было еще хуже. И мы сидели час за часом, лишь изредка выглядывая в щелку: не прояснилось ли небо? Но оно и не думало проясняться. Без малого двое суток продержал нас в осаде беспрерывный дождь.
— Это что! — стоически философствовал Димка. — Осада Пскова Стефаном Баторием продолжалась пять месяцев, и то ничего! Псковичи выстояли. В летописи так и записано было: «Великое псковское сидение». У Димки по истории, в отличие от некоторых других предметов, — пятерка. Я же о Ливонских войнах Ивана Грозного мало что помнил и потому счел за благо вернуться к сегодняшнему дню:
— Не знаю, как псковское, а вот наше «унженское сидение» запомнится надолго…
Как и полагается осажденным, мы время от времени совершали короткие вылазки то к костру, чтобы вскипятить чай, то к реке, чтобы хоть разок-другой махнуть спиннингом. Но нудный дождь загонял нас обратно в палатку. И все же мы как-то умудрялись не только ловить рыбу, но и варить из нее уху. Правда, уха была не только «с дымком», но и с дождичком, и даже с песочком. Если лагерь разбит на песке, то от него совершенно невозможно избавиться, как ни старайтесь. Лишь на третий день погода настолько улучшилась, что мы рискнули свернуть лагерь и перебраться через протоку. В качестве плотов использовали надувные матрацы. Чтобы они не прогибались под тяжестью груза, положили на них по два шеста, на которые и погрузили рюкзаки, удочки, свернутую палатку и другие наши пожитки. Весело было идти по колена в воде, буксируя за собой на бечевке импровизированные плоты. Вот и протока. Большую ее часть мы преодолели без труда, вброд. Но потом дно стало круто уходить вниз. Оставалось каких-нибудь 20 — 30 метров до берега. Как быть? Плыть, толкая плоты перед собой? Но мы так намерзлись за эти дни и вода была такая холодная, что купаться очень не хотелось. Димка первый попробовал примоститься на матраце рядом с рюкзаком. Но тут же соскочил.
— Тонет!
— Ерунда, должен выдержать, — авторитетно заявил я и тут же уселся на свой плот. Хотел только попробовать — выдержит ли он. Плот выдержал, хотя и погрузился довольно глубоко. Я заметил это, но тут же почувствовал, что встать с него уже не смогу: дно ушло из-под ног, и течение довольно резко понесло плот по протоке. Подмок снизу рюкзак. Вода уже почти доставала кинокамеру. Я видел все это, но не смел пошевелиться. Неустойчивое, шаткое сооружение из надувного матраца, огромного рюкзака и удочек каждую секунду грозило опрокинуться. Где-то сзади хохотал Димка. А я не мог даже обернуться, чтобы цыкнуть на него. Так мы добрались до противоположного берега.
А потом грелись на солнышке, которое наконец-то соблаговолило показаться, болтали о том о сем и вообще легкомысленно транжирили время. Мы еще не знали, что это был единственный теплый день за всю поездку, который судьба отпустила нам. Уже на следующее утро наше «унженское сидение» продолжалось. Но мы приспособились и к нему. Мелкий дождик нас не смущал. А когда дождь усиливался, мы надежно закрепляли на берегу удилища, галопом мчались в палатку и оттуда наблюдали за удочками.
Но самой интересной была, конечно, активная ловля в проводку, когда погода позволяла без помех пробыть на берегу час-другой. Выяснили, что у бакена, да и вообще на глубоких местах рыба не клевала. А вот на песчаных отмелях, как это часто случается, отлично брали голавли, язи, окуни и, что удивило меня, даже лещи! Да-да, именно лещи, эти любители тиховодья и ям под обрывистым берегом. Те самые лещи, которых в эти ненастные дни тщетно разыскивали на глубине рыболовы из палаточной «деревеньки». Рыба была на отмелях. И мы пользовались этим. Но всему приходит конец. Даже и рыболовной страсти. Димка, который часами пропадал на Москве-реке ради двух-трех плотвичек, здесь первый оставил удочку.
— Что так? Или приелась рыба?
— Да ну… Чистить ее…
Утолив рыболовную жажду, подержав на леске несколько достаточно крупных рыб, мы успокоились. Мы уже знали: стоит захотеть, и рыбы можно наловить сколько угодно. Это и лишало рыбалку интереса. Хотелось чего-то нового. И мы нашли его на этом же острове, который, кстати говоря, оказался весьма большим. В глубине его, среди старых отдельно стоящих дубов, было несколько небольших озер, вернее, ям, затопляемых в половодье. Вдоль берегов этих озер росла типично прудовая водяная растительность. Не поискать ли тут линей или карасей? В ход пошли небольшие крючки, самые тонкие лески, крохотные поплавки, каша и хлебный мякиш. И вскоре запрыгали, забились на траве первые золотые карасики. Они были не велики, но после речной рыбы особенно приятны.
Эдакие толстенькие, упитанные, симпатичные! Но поджарить их мы так и не успели. Как заранее было условлено, за нами зашла небольшая самоходная баржа сплавконторы, шедшая порожняком в Кострому. Это был восьмой день нашего «унженского сидения». Оно продолжалось и на девятый, но уже в теплом матросском кубрике за горячим чаем и свежими газетами. В сыром тумане проплыли мимо нас сначала все расширяющиеся берега Унжи, потом величественный простор Горьковского водохранилища, красавица Волга… В Костроме мы сели в поезд, и на другое утро уже подходили к нашему дому в Москве. В рюкзаках — солидные вязки самодельной «воблы», а в душах — приятный груз воспоминаний и впечатлений. Да, именно приятный, несмотря на то, что из восьми дней, проведенных на Унже, по меньшей мере, пять мы просидели в палатке… На редкость дождливым и холодным выдался в том году обычно солнечный, жаркий июль. Но и сейчас, много времени спустя, стоит лишь заговорить о рыбалке, Димка с загоревшимися глазами восторженно восклицает:
— Хочу на Унжу!
Б.Орешкин
Альманах «Рыболов-спортсмен»
Смотрите также: